Таню Колесникову шесть лет назад бабушка с дедом отправили учиться в Питер на психолога. Думали — по сиротским льготам поступит внучка без труда. И она действительно поступила. В школе была Таня девочкой застенчивой и тихой, а вернулась после университета домой — крашеная челка торчком, юбка как набедренная повязка и в нижней губе железное колечко. Бабушка как увидела, только плюнула и заплакала.
Но вечером собрали стол, как полагается, даже меня пригласили. Таня вяло ковыряла вилкой в тарелке. “Что, невкусно, внученька? — суетилась баба Маша. — Возьми вон блинчиков”. “Я потолстеть боюсь”. “Бабка старалась, готовила, могла бы и поесть из уважения”, — не сдержался дед Яков. “Баб Маш, а что у вашей Тани на голове?” — не вытерпел мой младший, Антошка, и тут же получил от Тани ложкой по лбу. “Ну и чем в Кирове заниматься думаешь, внучка?” — начал спасать ситуацию дед. “Я в Москву поеду, у меня там кореша”. “Здрасьте, ешкин кот! Мы тебя пять лет учили, деньги посылали, а ты теперь в Москву сбежать решила? — вскипел старик. — Думаешь, колечко в рот воткнула, так теперь все можешь!” “Да пошли вы…” — просипела Танька и хлопнула дверью.
Двое суток ее не было. Потом явилась, почистила холодильник и снова ушла. А из бабушкиного кошелька пропало три тысячи рублей. Дед Яша орал. Бабушка Маша ревела. А Таня красила глаза и молчала.
“Танечка, — рыдала баба Маша так, что слышно было на лестничной клетке, — мы на тебя пасеговскую дачу перепишем. Там жить можно. Представляешь, зима, пурга… А ты печку затопишь, лампу зажжешь и сиди себе, вяжи варежки или книжку читай. Красота какая… Не езди в Москву, оставайся. Ну чего ты себе нервы-то треплешь?”
[hide]читать полностью[/hide]